Говорят, что участие одного солдата в боевых действиях обеспечивают семь человек в тылу. Современная армия – это сложная, многослойная структура, где каждый элемент играет свою уникальную роль. И среди них особое место занимают водители – те, кто не только перевозят наших бойцов, но и подвозят к переднему краю оружие, боеприпасы, продовольствие, горючее и множество других необходимых предметов. Без их усилий не взлетят самолёты, не двинутся танки и не пойдёт в атаку пехота.
Водители там необходимы, как воздух. Ежедневно они рискуют своими жизнями, проезжая по опасным маршрутам, где любое мгновение может стать последним. Автомобили – одна из приоритетных целей для вражеских беспилотников, артиллерии и танков. За каждым рейсом стоит не только профессионализм и мастерство, но и невероятная смелость. Герой сегодняшнего материала – Андрей Щербинин проходил службу солдатом-водителем и выполнял боевые задачи «за ленточкой».
Родился мужчина в солнечном Баку, в Азербайджанской ССР, где провёл свои первые 18 лет. В 1993 году судьба забросила его семью в станицу Старощербиновскую, где началась новая глава жизни. Вскоре после переезда Андрей Владимирович призвался в армию. В Санкт-Петербурге он прошёл обучение на младшего сержанта и получил специальность механика-водителя БТР и БМП.
В 1994 году разразилась война в Чечне, и в феврале 1995 года мужчина отправился в город Ханкала. Вернувшись из армии в 1995-м, Андрей Щербинин нашёл себя в новой роли – устроился на работу в пожарную часть. На протяжении 16 лет служил в МЧС. В 2012 году перешёл в казачье общество, где вскоре стал станичным атаманом.
Когда в 2022 году началась специальная военная операция, многие из его товарищей отправились добровольцами на фронт. Щербинин тоже не мог остаться в стороне: совесть не позволяла ему отпускать ребят одних. 29 апреля 2022 года он впервые пересёк «ленточку». Решение не могло не затронуть его семью.
– Никто не знал о моих намерениях, – делится мужчина. – Сказал, что еду на учения. Мы часто выезжаем с казачьим обществом, так что это не вызывало подозрений. Однако, когда уже находился на передовой, пришлось позвонить старшей дочке и сообщить о том, где я на самом деле. Она ответила, что догадывалась. Скрывать уже смысла не было, – вспоминает наш герой.
Находясь в зоне боевых действий, Андрей Владимирович стал водителем в мотострелковом подразделении.
– Мне выдали КамАЗ, и я занимался перевозкой людей к местам дислокации и боевых действий, – рассказывает он. – Мы отвозили личный состав, меняли его на позициях. Бывало, что и под обстрелы попадали. Разное случалось, всего и не расскажешь, – добавляет он с лёгкой грустью в голосе.
Каждая поездка была опасна и могла оказаться последней. Он понимал, что от его работы зависит жизнь товарищей. Те моменты, когда адреналин зашкаливал, а вокруг свистели пули, навсегда останутся в его памяти. Быть водителем – значит быть на передовой, даже если ты не держишь в руках оружие.
Андрей Владимирович с трепетом вспоминает случай, оставивший в его памяти след, словно яркий кадр из фильма.
– Это произошло в ночное время, когда нам строго запрещали передвигаться. Тем не менее, мы с командиром решили рискнуть и отправились в путь. Я даже не помню, куда именно мы ехали, но чётко помню, зачем, – говорит Щербинин, а его голос наполняется напряжением, будто он снова переживает тот момент. – Мы знали о том, что мост, служивший важной переправой, разбит, и обычно выезжали только днём, но у нас была задача вернуться обратно. Без света дорога казалась опасной. Страх сжимал сердце. Вдруг вдалеке показалось какое-то препятствие. Мы мчались на скорости около 110 километров в час – наши КамАЗы были довольно шустрыми, – продолжает Андрей Владимирович. – И вот в тот самый момент, когда адреналин зашкаливал, вдруг почувствовал нечто странное. Резко нажал на тормоза, словно кто-то невидимый велел мне это сделать. Машина остановилась в полутора метрах от разбитого моста. В тот миг у меня сердце буквально выскакивало из груди. Даже не мог поверить, что мы избежали трагедии, – в голосе слышится лёгкая дрожь. После этого инцидента они продолжили путь, но уже более осторожно. – Пришлось делать круг и объезжать опасные участки. Каждый крохотный клочок дороги теперь казался потенциальной ловушкой. Под обстрел попадали. Это не было редкостью, но и не повседневной практикой – скорее, частью суровой реальности. В такие моменты каждый миг казался вечностью. Первый раз обстреливали, когда вывозил людей из села в Донецкой области. Это была целая рота, мы оказались последними в колонне.
Помню, выгрузился и, уезжая с позиции, почувствовал, что за мной начали охотиться. «Польки» – миномётные мины, лёгкие и бесшумные, только вспышки за спиной выдавали их местоположение. Я мчался по дороге, а ребята позже рассказали, что по мне били, пока пытался ускользнуть. В тот день ещё и заблудился. Начальник штаба объяснил маршрут, но всё равно немного заплутал. Повернул в сторону, но вскоре понял, что стреляют. Ситуация накалялась – надо было двигаться дальше. Смотрю вокруг: никого нет, только в посадке, примерно в полукилометре, техника стоит. Вдруг увидел мотоцикл с двумя парнями без опознавательных знаков, направляющийся мне навстречу. Незнакомцы выглядели мирно, но в такой ситуации доверять никому нельзя. Спросил их, как доехать до нужного направления. Один из них ответил: «Подожди, объясню. Тебе ещё километров тридцать». Я понял, что что-то не так: они не знали дороги, а я понимал, что мне нужно проехать всего семь километров. В итоге поблагодарил их и продолжил путь. Слава Богу, мне удалось выбраться. Позже встретил товарища и рассказал о том инциденте. Он только рассмеялся: «Да ты на хохляцкую позицию выехал!». Не мог поверить своим ушам. Как так? Но главное – все остались живы. В такие моменты осознаёшь, насколько важно каждое принятое решение. Не разбили нас – и это радовало больше всего.
– Когда попадаешь под обстрел, о чём-то удаётся думать?
– Изначально просто страшно. И это чувство знакомо каждому, кто хоть раз оказывался в подобной ситуации, – говорит мужчина. – Сердце стучит так, что, кажется, его слышат все вокруг. Понимаешь, что находишься на грани жизни и смерти, и единственное желание – как можно скорее покинуть это опасное место. Когда раздаются первые взрывы, мысли мгновенно переключаются: куда бы спрятаться? Смотрю на автомат, который должен защищать меня, и задаюсь вопросом: чем он мне поможет, если снаряд прямо сейчас угодит в окоп? Но это первые несколько секунд. Потом берёшь себя в руки. О страхе зачастую забывали, потому что новые задачи требовали тотального внимания. Мысли о том, что может произойти, растворяются в воздухе. Подумал-подумал, покурил – и вот уже новая задача стоит перед тобой, как горящая звезда на горизонте. Ты начинаешь сосредотачиваться на её выполнении, а всё остальное остаётся где-то в воспоминаниях, – размышляет наш герой.
Стараясь перевести тему, спросила о том, как был обустроен быт. Андрей Владимирович охарактеризовал его одним словом – «никак».
– В условиях постоянной угрозы и напряжённой обстановки всё сводилось к минимализму. В основном мы жили в машинах, пока двигались –
это был наш временный дом. Ночью, однако, спать в них было строго запрещено. Командование знало, что противник нацелен именно на автомобили, так как вероятность уничтожить сразу 30-40 военнослужащих в одном ударе значительно выше. Поэтому мы искали укрытие где угодно, лишь бы не попасть под обстрел.
Питание… В основном, это сухпайки, готовить еду попросту не было возможности – суточное движение составляло около 900 километров, что требовало от нас полной концентрации и физической выносливости. Я проводил в кабине КамАЗа по 13-14 часов подряд. Это не иномарка с комфортом, а грузовик, который не так уж лёгок в управлении. Ноги опухали от долгого сидения, а спина напоминала о себе после каждого переезда. И тут я искренне благодарен медикам на передовой. Они всегда были готовы прийти на помощь. Их профессионализм и быстрая реакция спасали жизни – делали необходимые уколы и были рядом в самые критические моменты, – признаётся мужчина.
– Для меня это была вторая война. Первая – Чечня, теперь – специальная военная операция. Когда вернулся с СВО, осознал, что судьба, похоже, давала мне шансы. Две войны прошёл, и пронесло – живым вернулся. Но на третий раз, боюсь, такого везения может и не быть.
Опыт, который приобрёл в девяностых, безусловно, сыграл свою роль на Украине. Я старался делиться знаниями с ребятами, служившими со мной. А с теми, кто имел опыт чеченской кампании, понимали друг друга с полуслова, и это было важно, когда каждое решение могло стать судьбоносным.
В свободные минутки занимались привычными для солдат делами: стирались и мылись. С водой были серьёзные проблемы – у местных жителей её было строго настрого запрещено брать, поэтому нам привозили запасы в бочках. Наполняли «пятишки», сооружали импровизированные душевые и пытались поддерживать хоть какую-то гигиену.
Что касается воспоминаний, то после Чечни они действительно мучили меня. Долго не мог избавиться от тех образов и эмоций. Но сейчас, пройдя через СВО, такого уже нет. Иногда снится что-то, но это скорее пережитый опыт, нежели кошмары. Возможно, время лечит, а может быть, я просто научился жить с ними и принимать их как часть своей жизни.
